Вместо пособий и жилплощади от государства сирот за дверью детдома ждет взрослая жизнь: все, что не отобрал директор, отберут бандиты или бывшие «однокашники», ставшие бандитами
На сайтах обсуждают материал «Жизнь российского сироты: д/д, изнасилование, ПДН, ПНД, КДН…» (см. «Новую», № 70 от 02.07.2010). Кто-то пишет, что отчаяние охватывает и детей в такой стране рожать нельзя. А кто-то размышляет, как и что менять. Это важно, потому что история Артема Комиссарова — не частный случай.
На каких перекрестках сирот поджидают непреодолимые трудности или простокриминал? Об этом «Новой» рассказала правозащитник из Воркуты Ольга ЗУЕВА, в прошлом воспитатель коррекционной школы-интерната. В республике она работате вместе с Лидией Дрозденко, экспертом общероссийского движения «За права человека».
Истории конкретных детей, рассказанные Зуевой, — зов о срочной помощи. Но они типичные. Хотя общероссийской статистики о судьбах выпускников-сирот никто не ведет, но, по оценкам экспертов, она трагична. Только 10% выпускников сиротских учреждений более-менее благополучно вписываются во взрослую жизнь. 40% спиваются или становятся наркоманами, еще 40% попадают в криминальные группы, где становятся или жертвами, или участниками преступлений, а чаще сначала жертвами, а потом, если остаются живы, но без копейки и без жилья, совершают преступления и оказываются в тюрьме. 10% кончают жизнь самоубийством.
«Новая» уже поднимала проблемы детдомовцев Коми: о них писала Анна Политковская еще в 2006 году. То, что рассказывает Ольга Зуева, происходит уже после публикации. Лучше, к сожалению, не стало.
Невзрослые
— Почему чай в детском доме всегда был сладкий, а у меня — сколько заварки ни кладу, всегда несладкий? — спрашивал волонтера выпускник одного из московских детских домов. Оказалось, что в детском доме чай давали уже заваренным в большом чайнике, и сахар экономные повара клали туда сами. На уроках СБО (социально-бытовое ориентирование) — есть и такой предмет в детском доме — чай заваривать научили, а про сахар как-то забыли…
Работать со старшими подростками во многих сиротских учреждениях не умеют и не хотят. В каком возрасте можно отпустить детдомовца во «взрослую» жизнь? По закону — не раньше 15 лет, к этому времени он, как правило, должен окончить 9-й класс. Есливоспитанник учится в старших классах, то остается жить в детдоме до 18 лет. Но если старшие начинают нарушать порядок, от них стремятся поскорее избавиться. Так появляются «досрочные» выпускники.
Рассказывает Ольга Зуева: «Ученика средней коррекционной школы-интерната № 7 Воркуты Андрея Ахметова в начале учебного года перевели из 6-го в 7-й класс, а в апреле — сразу в 9-й. И не потому, что он — вундеркинд. Он был трудным подростком. И, сделав вид, что воспитанник окончил 9-й, в мае интернат от него избавился — сплавили фактически ученика 6-го класса в профессиональное училище № 12. В училище Андрей учился недолго, попал под суд и был осужден. Почему он пошел на преступление и чье фактически это преступление — затравленного подростка или директора интерната, выпихнувшего проблемного мальчишку? Но суд не вынес директору даже частного определения. Случай с Ахметовым не единичный. «Досрочные» выпускники Сергей Соловьев, Сергей Щукюров, Андрей Алчпаев, Вячеслав Алексеев, Андрей Иванов, братья Илья и Руслан Хайруллины — почти все оказались на скамье подсудимых».
Есть и другие способы избавиться от неудобного воспитанника. Например, можно упечь его в психбольницу (дисциплинарная психиатрия в детских домах — известное всем специалистам явление). А можно с помощью городской психолого-медико-педагогической комиссии (ПМПК) сочинить ребенку диагноз и отправить в коррекционное сиротское заведение. Чтобы отправить в коррекционную школу ребенка из семьи, необходимо согласие родителей. В случае с детдомовцем достаточно желания директора (он официальный опекун) избавиться от него. Если же ребенок и в коррекционном интернате доставляет много хлопот, администрация добивается для него статуса необучаемого и отправляет в социальный интернат, из которого выхода нет вообще (очень удобно: жилья предоставлять не надо, а если оно было закреплено за воспитанником до его направления в детдом, то можно жилплощадь прибрать к рукам). Выход из социального или психоневрологического интерната только на кладбище.
Квартирный вопрос
К моменту, когда ребенок покидает сиротское учреждение, у него должна быть квартира. Это по закону. В жизни — по-разному.
Есть дети, за которыми жилье было закреплено еще до детского дома, — это квадратные метры, на которых они были прописаны до того, как родителей лишили родительских прав. После детдома подростки возвращаются в среду, из которой их изъяли, — агрессивную, полукриминальную, пьяную.
Если же жилье не было закреплено, сиротам обязаны его выделить после выпуска. Но это тоже еще не гарантия их жизненного успеха, потому что такие квартиры — лакомый кусок для криминала.
Рассказывает Ольга Зуева: «Выпускник коррекционной школы-интерната № 7 В. Сирозетдинов получил квартиру. Но ключи и документы очень скоро забрали у него местные бандиты, угрожая расправой. В квартире жил вернувшийся из мест лишения свободы бывший выпускник той же коррекционной школы (его самого обобрали несколькими годами раньше). Квартиру Сирозетдинова отстояли правозащитники и милиция, когда она уже была выставлена на продажу».
Сколько сиротских квартир таким образом продано — не знает никто. Сколько ребят остались просто на улице — никто не считал.
Часто дети не получают положенных им квартир. В Воркуте, как и во многих других регионах, нет социальной гостиницы или центра временного пребывания для выпускников детских домов и интернатов.
Рассказывает Ольга Зуева: «Вышли из училища без жилья Я. Арихина, И. Паничкина, Е. Пичугина. А. Суслов был выпущен не только без жилья, но и без выходного пособия, которое положено всем сиротам. Его приютил бывший одноклассник, с которым вместе учились еще в коррекционном интернате № 7. Но очень скоро Суслов покончил с собой якобы на почве ссоры с хозяином квартиры. Было ли это реальное самоубийство — долго не разбирались: нет же докучливых родственников.
За квартиру для Антона Кувыркина воркутинские правозащитники бьются уже пять лет. Мальчика трех с половиной лет привез в город дядя после того, как мать Антона осудили в Самаре. Он жил в Воркуте сначала в доме ребенка, потом учился в коррекционной школе-интернате, но, когда окончил профессиональное училище, его отправили прописываться в Самару — там когда-то за ним были закреплены 10 квадратных метров в семейном общежитии на двоих с матерью, которая была лишена родительских прав и отбывает срок за сроком. Получилось, что в паспорте у Антона самарская прописка, а живет он в Воркуте по углам у бывших одноклассников. Когда Антону исполнится 23 года, все льготы на предоставление жилья он просто потеряет. При этом у Антона уже двое детей от пятнадцатилетней девочки, ее мать подала в суд на него за сожительство с несовершеннолетней и требует, чтобы Антон, как положено, получил квартиру и воспитывал детей…»
Жертвы и ловцы
К моменту выхода из детского дома у выпускников на сберкнижках скапливаются значительные суммы: пенсии по инвалидности, по потере кормильца, бывает и наследство. Кроме того, каждому выпускнику положено выходное пособие (в Коми сейчас это 59 тыс. руб.). Зачастую эти деньги оборачиваются бедой для ребят.
Рассказывает Ольга Зуева: «Маша П. оказалась собственницей двух двухкомнатных квартир в Сыктывкаре — одна ей досталась по наследству от бабушки, вторая — закрепленная, где Маша жила с матерью до ее смерти. И на книжке у Маши было более 350 тысяч рублей.
Девочку с 13 до 17 лет продержали во взрослом отделении психбольницы. Все это время не обучали. Если бы не вмешательство правозащитников, после совершеннолетия ее отправили бы в специнтернат и своих квартир она бы не увидела никогда. Правозащитники успели вовремя. Квартиры Маши сдавались внаем, пока она числилась в детском доме, а находилась в психбольнице. Контроля за доходами от сдачи жилплощади не было ни со стороны органов опеки, ни со стороны прокуратуры. Осенью Маше исполнилось 18, сейчас она живет в своей квартире, подрабатывает на овощебазе. Но денег на лекарства ей не хватает: начались эпилептические приступы, которых раньше не было. Тут бы пригодились накопления с книжки, но их уже нет».
Такое серьезное, как у Маши, наследство есть далеко не у каждого сироты, а вот выходное пособие получает каждый. Знает об этом и криминальный мир. Бандиты охотятся за сберкнижками выпускников. С момента выхода из детдома у сирот нет никакой защиты, причем у детей с умственной отсталостью, окончивших коррекционные интернаты, — тоже.
Сиротское богатство
В 1994 году на детей, которые находились в сиротских учреждениях Коми, свалилось нежданное богатство: не востребованные в республике ваучеры — те, что выдавали каждому желающему во время приватизации, — распределили между детдомовцами. На 2175 детей пришлось 43 500 ваучеров — по 20 на душу. Сегодня не все уже помнят, что каждый гражданин получал только один ваучер, а сиротам (по бумагам) досталось по 20. Казалось бы, найдено решение: у сироты, вступающего в жизнь, мог бы оказаться какой-то капитал, например, на учебу. На деле же история этих ваучеров далеко не для всех сирот обернулась реальной благотворительностью.
О том, как некоторые директора детских домов обобрали своих воспитанников, оформив сначала ваучеры, а потом и акции, полученные на них, на себя как на физическое лицо, в «Новой» писала Анна Политковская еще в 2006 году (см. «Новую», № 31—32 от 27 апреля, «Кто тянется к добру»). Но и после публикации в республике не было никакого серьезного расследования этой аферы. Только правозащитники инициировали ряд исков к директорам учреждений в интересах детей-сирот. Суды выносили постановления в отношении то одного, то другого ребенка, обязывая директоров выдать конкретному ребенку его акции, но упорно не замечали, что другие дети остаются без своих акций и без дивидендов за многие годы.
Коми-благотворительность
После статьи Политковской, в которой были названы имена директоров, обобравших детей-сирот, они не только на свободе, кое-кто продолжает работать на своих должностях.
Как могло случиться, что Анна Василько, которая была в 1994 году директором специализированной (коррекционной) школы-интерната № 2, получив ваучеры на своих воспитанников, уволилась через два месяца с работы и скрылась, обменяв их на 666 000 акций «Газпрома»? Почему ей позволили уволиться, зная, что у нее сиротские акции? Потом был суд, инициированный правозащитниками в интересах воспитанников интерната Володи Коробейникова и Светы Каляковой. После суда Василько передаточным распоряжением возвратила акции бывшим выпускникам. Но дивиденды за прошедшие годы «государственная мама» возвращать не собиралась, и прокуратура этим не озаботилась. Всем ли сиротам были переданы их акции, сегодня проверить сложно, потому что офис нотариуса, который занимался оформлением передачи, сгорел — аккурат после статьи Анны Политковской в «Новой газете».
Или вот познакомьтесь: Ольга Семыкина, директор детского дома-школы № 4. В 1994 году была самой богатой «государственной мамой» в Воркуте, получив 2586 ваучеров на 136 детей.
Рассказывает Ольга Зуева: «Какое-то число сирот, когда им исполнилось 18 лет, получили свои акции. Но только по суду. Куда подевались дивиденды за долгие годы, когда держателем акций была Семыкина, ни следствие, ни суд не выясняли. Сколько из 136 воспитанников уехали или были усыновлены, не получив ничего, — ни суд, ни прокуратуру не заинтересовало. Где акции и дивиденды шестерых умерших детей — тоже не выяснил никто.
В процессе судебного разбирательства по иску прокуратуры в интересах Маши М., воспитанницы воркутинского дома ребенка, выяснилось, что дивиденды всех детей с 1994 по 1998 год шли на личный счет Аллы Трубецкой, которая была в 1994 году главврачом еще одного сиротского учреждения Воркуты — дома ребенка. После статьи Политковской этим сиротам были возвращены дивиденды с 1999 по 2005 год — по 82 тыс. руб., но самих акций они так и не получили и дивидендов с 2006 года тоже не видели. Взыскать дивиденды с 1994 по 1999 год суд даже не попытался. Прокуратуру эта история тоже не взволновала».
Недавно четверо бывших воспитанников коррекционной школы-интерната № 3 города Эжвы обратились в «Мемориал» Коми — они узнали из газет, что им положены ваучеры. Когда они выпускались, им ничего не сказали. На запрос «Мемориала» в прокуратуру республики ответил прокурор Эжвинского района: «Во исполнение Постановления СМ РК № 172 в 1994 году детям-сиротам Эжвинской школы-интерната № 3 были выделены приватизационные чеки в количестве 139 штук, по одному на каждого воспитанника. После их получения Ступин Н.Н., являясь официальным опекуном воспитанников интерната, приобрел на указанные чеки акции ОАО «СЛПК» в количестве 10 штук на каждого воспитанника. В 1995 году данные акции Ступин Н.Н. продал в ОАО «СЛПК», полученные от реализации акций деньги были распределены между воспитанниками, включенными в данный список школы-интерната № 3, и зачислены на их счета в банковском учреждении Эжвинского района города Сыктывкара».
В ответе прокурора есть неточности. Во-первых, по постановлению правительства Коми 1994 года на одного воспитанника приходился не один, а 20 ваучеров, то есть на 127 воспитанников — 2540. Во-вторых, акции были проданы в 1995 году, а перечислили деньги на сберкнижки только 18 мая 1999 года, после дефолта — копейки. А вскоре директор уволился. Сейчас Ступин Н.Н., по словам нынешнего директора интерната Александра Шеметова, довольно успешный бизнесмен.
Где же государство?
«Нас просто обманули… Родителей у нас нет, и нам некому помочь, несмотря на то что мы уже взрослые люди, мы нуждаемся в помощи. Мы в жизни видели столько несправедливости» — это строки из письма в Коми «Мемориал» Кати Ш.
Об обманутых сиротах знает и бывший глава республики, ныне сенатор Владимир Торлопов, и нынешний — Вячеслав Гайзер, и бывший мэр Воркуты, ныне член Общественной палаты РФ Игорь Шпектор. К ним прежде всего обращались правозащитники. Никаких решительных действий не последовалой.
Эти безобразия — не только воркутинская беда. Единой политики в отношении государственных детей у государства нет. Законодательство в этой области далеко от совершенства. Нет узаконенного способа адаптации сирот к жизни после детдома, а в обществе нет климата, благоприятного для их вхождения в жизнь. Вот и заполняют этот правовой и социальный вакуум бандиты. И система сиротских учреждений в значительной степени поставляет выпускников в криминальные структуры.
«Новая» продолжит тему — ищем выходы из этой безвыходной ситуации.
Справка «Новой»
На 1 мая 2010 года в России, по данным Минобрнауки, был 138 241 ребенок, оставшийся без попечения родителей и не устроенный в семью. Из них 97 087 детей от 10 до 18 лет. Сколько выпустились в свободное плавание в этом году — статистики нет: не все, кто окончил школу, достиг 18-летия, а это значит, что может еще жить в детдоме или интернате, а кто-то уже в 15 или 16 лет отправлен из детдома в ПТУ, кто-то находится в медучреждениях. Кто-то в колониях… Судьбы выпускников, их капиталы и квартиры только у криминала под пристальным контролем.
P.S. В Татарстане, так же как в Коми, детдомовцы в 90-е получили приватизационные ваучеры. Те из этих детей, кто достигал совершеннолетия, становились владельцами ценных бумаг и одновременно попадали в поле зрения криминала. Как сообщает NEWSru.com, в дело вмешались сотрудники управления по борьбе с экономическими преступлениями Татарстана. Сейчас установлено 15 пострадавших с 2007-го по декабрь 2009 года, у которых путем обмана, злоупотребления доверием, шантажа и угроз похищали акции. Действовала преступная группа. По установленным фактам хищений общая сумма ущерба превышает 100 млн руб., сообщает «Росбизнес¬консалтинг» со ссылкой на пресс-службу МВД Татарстана.
http://creativecommons.org/licenses/by/3.0/legalcode
Комментариев нет:
Отправить комментарий