Цена вопроса в отзыве банковских лицензий

30.11.2015   16:51 917

О трансформации банковского сектора, работе с регулятором и банковским надзором, о том, что нужно сделать для того, чтобы было меньше отзывов лицензий, о международной практике в стресс-тестировании беседовали Филипп Гаджен, партнер, генеральный директор московского офиса компании Oliver Wyman, Максим Богдашкин, принципал московского офиса компании Oliver Wyman, и Эльман Мехтиев, исполнительный вице-президент АРБ.

Эльман Мехтиев: Доброе утро, Филипп! Доброе утро, Максим! Спасибо, что нашли возможность побеседовать. Поводом для нашей встречи послужила публикация специального отчета Аналитического центра при Правительстве РФ «Кризис и финансовая стабильность. Стратегия трансформации банковского сектора». Хотел поговорить с вами как с соавторами данного материала об основных идеях этого отчета и том, что нужно сделать еще для того, чтобы у нас было меньше отзывов лицензий. Скажу откровенно, мы, Ассоциация, всегда считали, что отзывы банковских разрушают банковскую систему. Мы не говорим, что отзывы не нужны, но темпы, которыми они идут, и влияние, которое они оказывают на доверие ко всей банковской системе, настолько сильны, что пора говорить о том, что нужно меньше отзывов, а больше — санаций, но сейчас — тот этап, когда и санаций должно быть меньше. Нам кажется, что нужно переходить к превентивной работе в этом направлении.

Филип Гаджен: Мы считаем этот вопрос крайне своевременным. Уже складывается достаточная международная практика. Западная Европа, США и другие крупные экономики мира помнят о кризисе 2008–2009 годов, который привел к большим изменениям в государственной политике и отношении к банковскому сектору. Это проходило очень болезненно, но позволило накопить полезный опыт. В России мы видим риск нарастания подобных проблем в банковском секторе. Нам нравится, что вы сделали ставку на превентивные меры по оздоровлению сектора, так как необходимо понимать, что цена вопроса, когда отзывают лицензию или банк проходит санацию, очень высока как для вкладчиков и инвесторов так и для общества и экономики страны в целом. Так что, конечно, в работе над этим отчетом мы хотели поразмышлять о мерах, которые могли бы способствовать обеспечению стабильности банковской системы и позволили бы с наименьшими потерями выйти из ситуации, если у какого-то банка возникли проблемы. Предложено 10 системных и взаимосвязанных мер, которые, на наш взгляд, были бы эффективны в данной ситуации.

Максим Богдашкин: В отношении комментария о необходимости увеличения или уменьшения количества отзывов лицензий хотелось бы отметить, что лицензии отзываются по разным причинам. Если мы говорим об отзыве лицензий по причинам отмывания средств, непротиводействия финансированию терроризма, то по этим причинам лицензий должно быть отозвано столько, сколько нужно. Если же речь идет об отзыве лицензий по экономическим причинам, то возникает вопрос: можно ли предотвратить ухудшение экономического положения банков, чтобы сократить масштабы таких отзывов лицензий у банков? На наш взгляд, это, безусловно, возможно. Как отметил Филип, за последние несколько лет сформировалась определенная практика работы регуляторов и органов банковского надзора, во многом благодаря аналогичным проблемам, с которыми сталкивались другие банковские системы в последние годы. А этих проблем было достаточно много и в Европе, и в США, и в других регионах мира. Можно ли перенести часть этого опыта на Россию? Есть ли в этом потребность? С точки зрения потребности, конечно, есть: большое количество банков лишается своих лицензий, нарастают масштабы проблем и среди крупных банков. Это оказывает определенное давление на расходы Банка России, правительства и в конечном счете на экономику. При возникновении проблем в достаточно крупном банке отзыв его лицензии не всегда эффективен — такой банк потребуется санировать, чтобы обеспечить непрерывность его операций и надежную работу с клиентами. Это тоже проблема. Нам кажется, что эти проблемы можно решать, не доводя банки до ситуации, когда необходимо проведение процедур финансового оздоровления. Каким образом это можно сделать, мы сегодня еще обсудим…

Эльман Мехтиев: В ситуацию с отзывом по Федеральному закону № 115–ФЗ попадают игроки, которые изначально играли в эту игру. Все скажут — туда им и дорога. Но я хотел бы сказать про другое. Конечно, в каждом отдельном случае могут быть отклонения, но в целом — на примере кризиса 2008–2010 годов — складывается такая модель поведения отдельных банков: когда у них сильно провисает кредитный портфель, они пытаются быстро закрыть потери путем совершения более выгодных, но и более рискованных сделок, на самом деле только усугубляя свое положение. Некоторые игроки, например, резко пошли в розницу, наращивая и кредитный, и депозитный портфели, не зная меры. И проблему, которую с меньшей ценой и меньшими потерями можно было решить тогда, приходится сейчас решать гораздо большими затратами. Если бы была возможность решить проблему, когда банк был ослаблен, но еще не стал проблемным, это стоило бы всем нам дешевле. Поэтому меры, которые позволят владельцам таких ослабленных банков выйти из бизнеса на ранних стадиях проблем и зафиксировать потери для всех сторон, просто необходимы. Мне было интересно прочитать, каким образом вы сформулировали основные блоки возможных системных решений для банковского сектора: один — на макроуровне, второй — на микроуровне, третий — действия в кризисных ситуациях, четвертый — непосредственно вклад банков в финансовую стабильность. Правильно ли я понимаю эти блоки, группы мер, которые вы предлагаете?

Максим Богдашкин: Прежде всего меры на макроуровне — это меры ранней идентификации проблем и системных рисков в банковской системе в целом. На микроуровне, то есть на уровне конкретных банков, мы говорим о готовности банков к кризису и, безусловно, о роли регулятора в обеспечении этой готовности банков к кризису. Управление кризисом здесь уже более понятно сформулировано: когда мы находимся в кризисе на уровне банковской системы или на уровне финансового института, каким образом мы выбираемся из этого кризиса? Итого есть три столпа: ранняя идентификация проблем, обеспечение готовности системы и банков к кризису, управление кризисом на уровне отдельно взятых банков. Ядром финансовой стабильности при этом являются вопросы прозрачности и согласованности долгосрочных планов, стратегии финансового сектора и вклада банков в финансовую стабильность через качественное управление собственными рисками.

Эльман Мехтиев: Если кратко на макроуровне, что это должно быть?

Максим Богдашкин: Мы понимаем, что в целях ранней идентификации проблем Банк России, в частности, осуществляет надзор за деятельностью банков. Функционал и инструментарий банковского надзора развивается, и в России к нему было бы целесообразно добавить инструментарий периодического детального стресс-тестирования банковского сектора. Это первая мера, которую мы обозначили. Вторая мера — создание рынка независимой и качественной кредитной экспертизы. Мы говорим здесь о нескольких составляющих, в первую очередь о создаваемом так называемом национальном рейтинговом агентстве. Помимо рейтингового агентства, которое сейчас создается, существуют и другие рейтинговые агентства, и их роль очень важна в совокупности — как рынка, который предоставляет информацию о собственных оценках финансовой устойчивости отдельных финансовых институтов (и не только финансовых, на самом деле любых значимых рыночных игроков). Такого рода источники независимой информации очень важны для целей ранней диагностики системных рисков. Роль Центробанка здесь могла бы заключаться в обеспечении качества этих оценок. Помимо рейтинговых агентств есть и задачи другого порядка, которые не имеют такого прямого отношения к банковской системе. Например, в рамках кредитной экспертизы могут существовать поставщики бизнес-информации, скоринговых оценок для компаний малого и среднего бизнеса. Наличие таких скоринговых оценок предоставило бы возможность компаниям малого и среднего бизнеса более осознанно выбирать контрагентов на основе оценки их риска, что могло бы повысить скорость и надежность взаиморасчетов между соответствующими игроками. Еще один инструмент, который мы выделили, — это привязка взносов банков в систему страхования вкладов к их риску.

Эльман Мехтиев: Когда мы говорим о стресс-тестировании банков, нужно делать такое тестирование для всех банков поголовно или для первых ста, или первых 50, или только системно значимых? Вопрос к вам, поскольку вы знакомы с международным опытом.

Филип Гаджен: если говорить об опыте Евросоюза, то было проведено стресс-тестирование более чем 120 крупнейших банковских групп. В совокупности банков в Европе гораздо больше. Конечно, таким образом регуляторы, Европейский центральный банк (ЕЦБ) в данном случае, поставили себе цель охватить наибольшую долю активов банковской системы.

Эльман Мехтиев: Вы фактически сказали, что эти более 120 банковских групп охватывают большую часть активов европейской банковской системы. Но если мы чуть-чуть вдадимся в историю, то ЕЦБ заявил: мы — новый институт, поэтому пожалуйте на стресс-тестирование перед тем, как мы будем вас поддерживать. Мы понимаем, что это прекрасный повод, но это только повод. Если же взять критерии, которые были использованы ЕЦБ, я не имею в виду количественные, методологические... Сколько банков в России, на ваш взгляд, оценочно должно пройти такое стресс-тестирование?

Максим Богдашкин: Хорошие оценки даст принцип Парето: 80% банковских активов системы будут приходиться на несколько десятков банков.

Эльман Мехтиев: А точнее…

Максим Богдашкин: Далеко не 700, но это точно больше 20. Мы считаем, что на российском банковском рынке есть значимые игроки, которые при этом не входят в список десяти системно значимых банков. Таких банков, по нашей оценке, около 50, может быть, около 70. Надо сказать, что среди них есть банки, расположенные в Москве, и банки, условно называемые региональными, и это важно. Потому что крупнейшие банки в регионах являются значимыми для этих регионов. Еще раз повторю, это банки, которые на слуху и у вкладчиков, и у тех предпринимателей, которые активно работают с банками — получают кредиты, размещают средства на своих расчетных счетах. Поэтому устойчивость этих банков важна для данных предпринимателей и соответственно для вкладчиков.

Эльман Мехтиев: Что сделал ЕЦБ с этими данными по банкам, он их опубликовал?

Максим Богдашкин: История следующая, если очень коротко. Во-первых, опубликовал по каждому из проверенных банков. Результаты были опубликованы достаточно детальные, это было одной из задач ЕЦБ — обеспечение прозрачности как текущей ситуации, так и, что очень важно, планов решения проблем, если они были идентифицированы. Напомню историю вопроса. ЕЦБ был создан в какой-то момент, и надзор за крупнейшими банками Еврозоны перешел к ЕЦБ тоже в определенный момент времени. Как вы совершенно верно обозначили, именно для того, чтобы понять, кто к ЕЦБ пришел, были проведены детальный анализ активов и стресс-тестирование крупнейших банковских групп Евросоюза. Собственно говоря, это было сделано, чтобы понять текущую ситуацию в данных банках, определить, как решать проблемы с капиталом или с ликвидностью, если они там есть. И затем раскрыть всем, чтобы было понятно, проблемы есть, но есть и решения.

Эльман Мехтиев: Надеюсь, вы понимаете, что в этом списке были указаны и какие-то дальнейшие шаги по каждому из банков.

Филип Гаджен: Я думаю, очень важно, как этот процесс проводился. Безусловно, была разработана методология.

Эльман Мехтиев: Эта методология была заранее объявлена или она была «секретной»?

Максим Богдашкин: Это публичная методология, она всем известна. У банков была возможность оспаривать результаты.

Эльман Мехтиев: Но не методологию.

Филип Гаджен: Конечно, банки имели возможность критиковать и методологию, и то, как она применялась. В целом, со стороны банков было много вопросов, но в основном они касались времени, длительности процесса, особенностей национального законодательства. Нам как консультантам ЕЦБ по всему этому процессу и методологии и как организаторам этой работы приходилось обсуждать и с банками, и с регуляторами все эти детальные особенности и учитывать их в практической работе. Я хочу подчеркнуть, что процесс был сугубо диалогичным. Не было такого, чтобы банк отправил заполненные анкеты в методологический «черный ящик». В дальнейшем каждый банк предоставлял план по устранению выявленных проблем — по укреплению баланса, капитала, ликвидности. В отдельных случаях ЕЦБ поступал достаточно директивно.

Эльман Мехтиев: Как много времени занял процесс — год, два, три?

Филип Гаджен: Подготовка такой детальной методологии и проведение полноценной проверки активов и стресс-тестирования заняли достаточно много времени — два-три года плотной работы.

Эльман Мехтиев: Сколько из всех проверенных банков получили оценку «о’кей», сколько отделались минимальными замечаниями?.. Порядок цифр можно озвучить?

Филип Гаджен: Замечания были по более чем 20 банкам.

Эльман Мехтиев: То есть они получили предписания, если говорить на языке Банка России. И какой срок был им дан на исправление отмеченных недостатков?

Максим Богдашкин: От шести до девяти месяцев с момента публичного объявления результатов. Однако банки готовились к этим проверкам и фактически имели в своем распоряжении несколько лет. Для многих речь шла о наращивании капитала в довольно больших размерах, продаже непрофильных активов. Для некоторых банков непрофильными оказались, скажем, дочерние банки в России или на других стратегически менее значимых для них рынках.

Эльман Мехтиев: Ни одна из этих рекомендаций, ни одно из и предписаний не означает моментального отзыва лицензий? Означает, что есть договоренность между регулятором и конкретным банком о том, что банк в соответствии с планом должен сделать то или иное к такому-то числу?

Максим Богдашкин: Это системно значимые институты Европейского союза. Отзыв лицензии, банкротство на этом уровне — все-таки крайняя мера.

Эльман Мехтиев: Можно ли сказать, что, допустим, предписания были выданы 10% банков, и ни один из них не находился в столь критическом положении, в котором срочно нужна санация? То есть это заблаговременная операция?

Максим Богдашкин: Я бы так сказал, что это операция была не совсем заблаговременная, это тоже был урок для Евросоюза и для ЕЦБ. Почему не совсем? Операция была проведена в 2014 году, а кризис резко усилился еще осенью 2008-го — после банкротства Lehman Brothers. К 2014 году ряд проблем в европейских банках уже был очевиден и решен, поэтому стресс-тест во многом подтвердил, что к моменту перевода этих банков под надзор ЕЦБ проблемы были устранены.

Эльман Мехтиев: Европа — понятно, там нужно было между странами договориться, у нас такой проблемы нет, одна страна — один регулятор. Нужна ли публикация результатов такого анализа и стресс-тестирования?

Максим Богдашкин: Мы считаем, что публикация необязательна. Она, конечно, важна для профессиональных пользователей, однако важнее уверенность в понимании уровня проблем в отдельных банках и планы их решения.

Эльман Мехтиев: Касательно дилеммы «прозрачность-непрозрачность» мне кажется, наоборот, когда есть непрозрачность, вокруг того, что не является наказанием, не влечет наказательную меру, опубликовать результаты анализа гораздо важнее, потому что потом может появится много слухов... Еще раз, мы говорим в данном случае только о некоем документе, в котором прописано, что то-то тому-то надо сделать в такой-то срок, и в котором указаны возможные санкции.

Максим Богдашкин: Все-таки этот выбор определяется размером проблем и степенью их предварительной проработки. Одно дело — подтвердить стресс-тестированием, что проблемы в основном решены, а другое — вскрыть какие-то существенные недостатки…

Эльман Мехтиев: Это решать регулятору, но какой-то результат, какая-то транспарентность по результатам нужна. Остается вопрос о российской практике двойного наказания за одно преступление — о привязывании системы взносов в системе страхования вкладов (ССВ) к финансовой стабильности банка. Не секрет, что сейчас взнос в ССВ зависит от процентной ставки по вкладам физических лиц и превышения некоторого установленного порога. Скоро к этому добавится «в зависимости от финансовой стабильности банка». Слово «добавляется» меня удивляет.

Максим Богдашкин: Требуется четко сформулировать вопрос, нужно ли добавить или нужно заменить.

Эльман Мехтиев: Нужно проверить, потому что не последней конференции было озвучено, что вводится «также». Давайте мы проверим. Но мне кажется, что, если вводится «также», то получается двойное наказание за одно и то же.

Филип Гаджен: То есть банки, которые ведут более рискованные операции, будут наказаны за это два раза, будут вносить большие взносы?

Эльман Мехтиев: Вносить будут и те, которые ведут нерискованные операции; если бизнес-модель позволяет привлекать фондирование под более высокие ставки, то это же не мешает финансовой стабильности. Зачем нужно страховать, если не будет страхового случая?

Максим Богдашкин: Введение привязки взносов к размеру ставки по депозитам физлиц было хорошим инструментом демотивации ряда игроков, которые намеревались профинансировать вкладами свои рискованные операции. Но, как любой инструмент грубой оценки, эта мера отрезала и банки, которые по своей бизнес-модели были более эффективными, были готовы работать с меньшей доходностью для акционеров и при этом были готовы больше и качественно кредитовать, поэтому наращивали депозитную базу. В международной практике принято (и в целом это соответствует принципам страхования): больше платить за страховку должен тот, у кого выше риск наступления страхового случая. В этом смысле, если проводить аналогию с банковской системой, взносы системы страхования вкладов должны быть привязаны к риску дефолта члена системы страхования вкладов.

Эльман Мехтиев: Давайте пойдем дальше, по микропруденциальным мерам. Одно из первых предложений, если его переводить на классический банковский язык, называется bail-in. Чего не хватает и что сейчас есть в российской практике, на ваш взгляд?

Эльман Мехтиев: Можно ли сказать, что, допустим, предписания были выданы 10% банков, и ни один из них не находился в столь критическом положении, в котором срочно нужна санация? То есть это заблаговременная операция?

Максим Богдашкин: Я бы так сказал, что это операция была не совсем заблаговременная, это тоже был урок для Евросоюза и для ЕЦБ. Почему не совсем? Операция была проведена в 2014 году, а кризис резко усилился еще осенью 2008-го — после банкротства Lehman Brothers. К 2014 году ряд проблем в европейских банках уже был очевиден и решен, поэтому стресс-тест во многом подтвердил, что к моменту перевода этих банков под надзор ЕЦБ проблемы были устранены.

Эльман Мехтиев: Европа — понятно, там нужно было между странами договориться, у нас такой проблемы нет, одна страна — один регулятор. Нужна ли публикация результатов такого анализа и стресс-тестирования?

Максим Богдашкин: Мы считаем, что публикация необязательна. Она, конечно, важна для профессиональных пользователей, однако важнее уверенность в понимании уровня проблем в отдельных банках и планы их решения.

Эльман Мехтиев: Касательно дилеммы «прозрачность-непрозрачность» мне кажется, наоборот, когда есть непрозрачность, вокруг того, что не является наказанием, не влечет наказательную меру, опубликовать результаты анализа гораздо важнее, потому что потом может появится много слухов... Еще раз, мы говорим в данном случае только о некоем документе, в котором прописано, что то-то тому-то надо сделать в такой-то срок, и в котором указаны возможные санкции.

Максим Богдашкин: Все-таки этот выбор определяется размером проблем и степенью их предварительной проработки. Одно дело — подтвердить стресс-тестированием, что проблемы в основном решены, а другое — вскрыть какие-то существенные недостатки…

Эльман Мехтиев: Это решать регулятору, но какой-то результат, какая-то транспарентность по результатам нужна. Остается вопрос о российской практике двойного наказания за одно преступление — о привязывании системы взносов в системе страхования вкладов (ССВ) к финансовой стабильности банка. Не секрет, что сейчас взнос в ССВ зависит от процентной ставки по вкладам физических лиц и превышения некоторого установленного порога. Скоро к этому добавится «в зависимости от финансовой стабильности банка». Слово «добавляется» меня удивляет.

Максим Богдашкин: Требуется четко сформулировать вопрос, нужно ли добавить или нужно заменить.

Эльман Мехтиев: Нужно проверить, потому что не последней конференции было озвучено, что вводится «также». Давайте мы проверим. Но мне кажется, что, если вводится «также», то получается двойное наказание за одно и то же.

Филип Гаджен: То есть банки, которые ведут более рискованные операции, будут наказаны за это два раза, будут вносить большие взносы?

Эльман Мехтиев: Вносить будут и те, которые ведут нерискованные операции; если бизнес-модель позволяет привлекать фондирование под более высокие ставки, то это же не мешает финансовой стабильности. Зачем нужно страховать, если не будет страхового случая?

Максим Богдашкин: Введение привязки взносов к размеру ставки по депозитам физлиц было хорошим инструментом демотивации ряда игроков, которые намеревались профинансировать вкладами свои рискованные операции. Но, как любой инструмент грубой оценки, эта мера отрезала и банки, которые по своей бизнес-модели были более эффективными, были готовы работать с меньшей доходностью для акционеров и при этом были готовы больше и качественно кредитовать, поэтому наращивали депозитную базу. В международной практике принято (и в целом это соответствует принципам страхования): больше платить за страховку должен тот, у кого выше риск наступления страхового случая. В этом смысле, если проводить аналогию с банковской системой, взносы системы страхования вкладов должны быть привязаны к риску дефолта члена системы страхования вкладов.

Эльман Мехтиев: Давайте пойдем дальше, по микропруденциальным мерам. Одно из первых предложений, если его переводить на классический банковский язык, называется bail-in. Чего не хватает и что сейчас есть в российской практике, на ваш взгляд?

Максим Богдашкин: Вот что случается, когда у экономики нет денег для докапитализации банковской системы до нужного уровня. Когда проблемы банковской системы долгое время заметаются под ковер, а потом — раз, и нужно где-то находить финансирование. В России мы это проходили однажды, мне кажется, что не нужно повторения.

Эльман Мехтиев: Еще один следующий шаг. Допустим, bail-in, вся эта идеология, методология, концепция приняты, но все равно есть ослабленные банки, мы никуда от этого не денемся. Принятием нормативных актов мы не исправим ситуацию. Тогда с этими ослабленными банками что-то надо делать всем вместе, чтобы ситуация изменялась не за счет общества, а за счет тех, кто готов это на себя взять. Какие изменения, думаете, должны быть?

Филип Гаджен: Мы пришли к выводу, и этот вывод никого не удивит, что на сегодняшний момент и последние годы существуют достаточно мощные барьеры, препятствующие цивилизованному выходу из системы. Частично это связано с неготовностью собственников признать низкую оценку их банков, когда еще есть ощущение, что можно «проскочить». Но, безусловно, существуют и мощные экономические мотивы, в том числе завышенная оценка активов банка и отсутствие реального капитала, отток обязательств после приобретения банка и т.д. Этим объясняется очень низкий уровень слияний и поглощений на этом рынке. Соответственно мы задумались над тем, как можно, с одной стороны, стимулировать продажу таких банков, а с другой стороны, облегчить процесс их покупки, что позволит предотвратить необходимость санации банка. Сегодня потенциальным покупателям выгоднее дождаться санации, вместе с которой они получат масштабный пакет поддержки.

Эльман Мехтиев: Выгодно потенциальным покупателям, но невыгодно обществу и государству. Какие эти меры, если перечислить по пунктам?

Максим Богдашкин: Можно назвать четыре основных меры, которые могли бы стимулировать приобретение ослабленных банков. Первая мера — ослабление требований по достаточности капитала для приобретаемого банка в случае выявления в нем завышенной стоимости активов, недостатка капитала. Если банк приобретается более сильным игроком, у которого капитала достаточно, то почему бы регулятору временно не предоставить такое послабление, которое всего лишь признает статус-кво?

Эльман Мехтиев: Послабление на консолидированной основе?

Максим Богдашкин: Нет, только на показатели приобретаемого банка, временно и с разработанным полноценным планом восстановления капитала до требуемого уровня.

Эльман Мехтиев: Хорошо, что дальше?

Максим Богдашкин: Вторая мера имеет отношение к ликвидности при приобретении банка, особенно в кризис, когда существует риск оттока обязательств из приобретенного банка. По международной статистике утекает в среднем около 20% обязательств. Понятно, сменился собственник, я как клиент нового собственника могу не знать, что там с этим банком произошло в кризис, непонятно; так, может, мне лучше забрать свои деньги? Обычная логика рационального банковского клиента. В России в условиях отсутствия рынка капиталов потенциальным покупателям просто негде взять эти деньги, и, если мы заинтересованы в эффективном расходовании средств, то регулятор мог бы поддержать сделку путем предоставления определенного объема ликвидности, возможно, даже на рыночных условиях, для замещения этого оттока (в случае его наличия).

Эльман Мехтиев: Некая кредитная линия.

Максим Богдашкин: Да. Третий инструмент носит более общий характер, то, что мы называем «амнистия», то есть предоставление послаблений в отношении иных выявленных проблем и недостатков в деятельности приобретаемого ослабленного банка. Но эти послабления должны распространяться только на те недостатки, которые не имеют отношения к таким явлениям, как отмывание денежных средств и т.д. Четвертая, очень важная, мера, даже, скорее, не мера, а принцип — поддержка по первой, второй и третьей мерам должна предоставляться на конкурентных условиях. Примерно так сейчас работает механизм выбора банка-санатора — на основании соответствия критериям из определенной группы желающих. В этом случае, если есть ослабленный банк и несколько потенциальных покупателей, должны быть созданы условия конкуренции, которые обеспечат эффективность этой поддержки.

Эльман Мехтиев: Я не хочу очень много говорить по поводу того, что нужно делать самим банкам, это тема отдельной большой дискуссии. Я хотел сказать по тем инструментам, которые мы с вами обсудили: не может такого быть, чтобы регулятор ничего не делал в тех направлениях, которые вы назвали. По всем остальным мерам насколько Россия отстает от того, что есть в других странах?

Филип Гаджен: Мне кажется, что очень многие вещи здесь зависят от состояния фондового рынка и рынка капитала в России. Поскольку, как известно, если рынки очень ликвидны, если существует множество фондов частных инвестиций и так далее, то конечно, всегда будет очень много фирм, конкурирующих друг с другом, которые заинтересованы в приобретении того или иного портфеля или банка в целом. Конечно, такого рода выкупы часто происходят, это чисто рыночный механизм. В России все эти возможности, конечно, существуют, однако недостаточно развиты, поэтому и возникает необходимость стимулирования и создания условий для развития таких процессов.

Эльман Мехтиев: То же самое и на рынке плохих активов; если в развитой экономике существует емкий рынок капиталов, то есть и возможности для продажи плохих активов, то у нас такие возможности ограничены. Как у нас банки продают активы? В лучшем случае каждый банк сам продает? Нет такого места, рыночной площадки, куда можно прийти и выставить свои такие активы?

Максим Богдашкин: Давайте еще раз вернемся к вопросу, что есть в России и как мы далеки от Запада. Я бы не стал говорить, что мы как-то экстремально отстали от лучшей практики. По многим из тех инструментов, которые мы озвучили, уже существуют решения большей или меньшей степени продвинутости. Наверное, дело в том, что Европа за последние несколько лет пережила гораздо более глубокий и масштабный кризис, чем российская банковская система. Это связано как с размером банковских систем в Европе по сравнению с Россией, так и в целом с интенсивностью кризисов. Давайте вспомним: в какой-то момент времени мы говорили о проблемах целых банковских систем в Европе. Десять лет назад никто не мог представить, что мы будем говорить о проблемах банковских систем Португалии, Греции, Испании, Кипра. Именно поэтому европейские регуляторы были вынуждены раньше и глубже озадачиться пониманием того, как избежать аналогичных проблем в будущем, как их предупреждать. К тому же российская банковская система — развивающаяся, догоняющая в каких-то аспектах. Эти два фактора накладываются друг на друга, и сегодня целесообразно посмотреть на опыт тех стран, которые ранее пережили гораздо более глубокий кризис в банковских системах, чем мы. Далее, я хотел бы отметить, что все те меры, которые мы обсуждаем, связаны друг с другом. Вопросы планирования восстановления деятельности, превентивного оздоровления достаточно сложно решить изолированно от задачи по раннему выявлению и локализации проблем в банковской системе. Их достаточно сложно решить изолированно от решения проблемы переоцененности активов на балансах банков. До тех пор, пока мы не поймем, что активы переоценены существенно, что банк нуждается давным-давно в оздоровлении, что ему не хватает капитала, превентивные меры не помогут. Таким образом, нужно говорить скорее о совокупности этих мер, нежели о том, что можно сделать превентивное оздоровление, но отложить какие-то другие меры.

Эльман Мехтиев: Вы сейчас фактически ответили на вопрос, насколько нам это нужно. Последний мой вопрос: насколько вы сами оцениваете готовность банковской системы, не только регулятора, а банковской системы России, к тому, что могут быть такие превентивные меры, для некоторых болезненные?

Филип Гаджен: Достаточно низко я оцениваю эту готовность.

Эльман Мехтиев: Маленький нюанс: если вводить эти меры, то сколько у нас есть времени в российской банковской системе, чтобы эти меры не опоздали?

Максим Богдашкин: Хороший вопрос. Насколько банковская система готова? Все те проблемы, которые мы обозначили, на самом деле давным-давно известны в России. И в банковской системе, в банковском сообществе давно говорят о необходимости решения данных проблем. Высказывалось достаточно много точек зрения о том, как эти проблемы решать. В банковской системе есть мотивация и есть потребность в решении целого ряда таких проблем. О чем мы говорим? Отсутствие крупных дефолтов, никто из банков не хотел бы повторения проблем с крупными банками. Там же зависнут деньги многих из оставшихся банков. Доверие вкладчиков и клиентов банковской системы — они заинтересованы в решении проблем. Прозрачные, равные для всех правила игры, мотивирующие на качественную конкуренцию; я сейчас ссылаюсь на привязку взносов в систему страхования вкладов к рискам банков — если выбор бизнес-модели банка быть более рискованным, то повышенные взносы уже будут в ней учтены. Таким образом, банковская система, прежде всего сами собственники банков, заинтересованы в поддержании стабильности банковской системы. Поэтому я бы сказал, что вопрос, наверное, не в том, готовы ли банки — эти вопросы уже частично решаются, регулятор движется в этом направлении. Вопрос, наверное, в том, насколько основным игрокам понятны вектор движения и конечная цель. Ведь на самом деле в банковской системе много векторов, много основных игроков.

Правительство заинтересовано в развитии экономики, обеспечении социальной стабильности. Банк России заинтересован в обеспечении финансовой стабильности и развитии финансового рынка. Банки заинтересованы в прибыли и возможностях роста и расширения своего бизнеса. Клиентам нужны хороший выбор надежных финансовых продуктов и хорошие условия — дешевые и длинные кредиты и разумные ставки по депозитам. В этом аспекте мы тоже видим возможности для улучшения — более четкого обозначения вектора и конечной цели развития банковской системы. К какой конфигурации банковской системы мы хотим прийти в перспективе, через пять —семь лет, по уровню финансовой устойчивости? Каким мы хотим видеть средний рейтинг банков? Сегодня средний рейтинг российских банков очень низок, особенно, если убрать несколько ступеней рейтинга, полученных банками за счет господдержки. С точки зрения возможностей по финансированию экономики, каким мы хотим видеть банковский сектор через семь лет? Это достаточно сложные вопросы. Теперь, сколько времени осталось для решения этих проблем, это тоже достаточно трудный вопрос, провокационный. Давайте сначала посмотрим, сколько времени потребуется, чтобы создать необходимые условия для решения этих проблем, а там каждый может решить для себя сам, достаточно нам времени или нет. Я думаю, что для внедрения ряда обозначенных нами и других мер — так, чтобы они могли начать работать достаточно хорошо, потребуется не менее двух — четырех лет. Это время на создание нормативной базы, разработку детальных инструментов и процессов, их внедрение в деятельность и т.д. Поскольку экономика и банковская система достаточно инертны, важно начать раньше, потому что эффект будет все равно отложен во времени.

Филип Гаджен: И, наверное, в течение этих двух — четырех лет мы увидим, что в ряде случаев мы не успели.

Эльман Мехтиев: Но успеем в большем количестве случаев?

Филип Гаджен: Я думаю, да, поезд еще не ушел.

Эльман Мехтиев: Вы оба сказали важные слова, которыми можно завершить наш разговор: чем раньше мы начнем, тем лучше. Это главный момент, потому что дорогу осилит идущий. Спасибо большое за беседу!


Источник: Банковское обозрение

http://www.banki.ru/news/bankpress/?id=8484460










http://creativecommons.org/licenses/by/3.0/legalcode